Я люблю людей и люблю, когда их нет; я бы вышел на балкон и pазpядил бы пистолет ©
Нас теперь двое.
Double trouble.
Он несуразно никакой, высокий, рыжий, сломанный, заштопанный, глаза-решётки, грудная клетка — латы, ума — палата. Ах, проблемы-проблемы, агрессия, жёлтость радужки, ухмылка прощелыги с Хитровки, губы так обветрены, что царапают при поцелуе. Кусает их, и они постоянно отдают железом, снимая мои, и вот уже и мои губы покрываются трещинами и обкусанной поверхностью, но я себе не враг, я слежу за этим и устраняю свою боль.
Он свою устранить не даёт, боль есть его суть, смерть — его любовник.
Он свой самый главный враг.
Её я постоянно выдёргиваю из лап депрессии и тревожности, из цепких щупалец, оставивших отметины на теле и в душе.
Она лежит на полу в отключке, обнимая гитару, пальцы сведены, мышцы напряжены, да разве так спят? Не сон ли расслабляет и бодрит больше всего? Оказывается — нет. Во сне она вся скована твёрдостью мышц, беспокойная, дёргающаяся и просыпающаяся от любого звука и движения.
Спи.
В реальности ей еще хуже.
Double trouble.
Он несуразно никакой, высокий, рыжий, сломанный, заштопанный, глаза-решётки, грудная клетка — латы, ума — палата. Ах, проблемы-проблемы, агрессия, жёлтость радужки, ухмылка прощелыги с Хитровки, губы так обветрены, что царапают при поцелуе. Кусает их, и они постоянно отдают железом, снимая мои, и вот уже и мои губы покрываются трещинами и обкусанной поверхностью, но я себе не враг, я слежу за этим и устраняю свою боль.
Он свою устранить не даёт, боль есть его суть, смерть — его любовник.
Он свой самый главный враг.
Её я постоянно выдёргиваю из лап депрессии и тревожности, из цепких щупалец, оставивших отметины на теле и в душе.
Она лежит на полу в отключке, обнимая гитару, пальцы сведены, мышцы напряжены, да разве так спят? Не сон ли расслабляет и бодрит больше всего? Оказывается — нет. Во сне она вся скована твёрдостью мышц, беспокойная, дёргающаяся и просыпающаяся от любого звука и движения.
Спи.
В реальности ей еще хуже.